Главная - Сочинения по русской литературе - Гумилев Н.С. жизнь и творчество. Сочинения по произведениям. - Роль поэзии в лирике Николая Гумилева
Роль поэзии в жизни ключевое место в мировоззрении поэта. Это та социальная ниша, которая позволяет поэту чувствовать себя нелишним в обществе и мире вообще. По способу определения места поэзии авторов можно разделить на два лагеря: на тех, кто считает поэзию дополнением (разумным) к общественному долгу, и тех, кто ставит ее во главу угла, почитает поэзию за определенный фактор поведения.
Я бы отнес Н. Гумилева ко второй группе, особенно учитывая его аполитичность (по крайней мере, в юные годы) вообще и рецессивность социальных тем в его стихах в частности. Поэзия для Гумилева глубоко ритуальна. Николай Гумилев отдается ей полностью и этим гордится. Поэт предстает у него жрецом, который строчками-заклинаниями способен судить и корректировать действительность. Но за такие привилегии необходимо платить поэт становится вечным скитальцем конкистадором, потерявшим свое Эльдорадо, так ни разу его и не увидевшим.
Чрезвычайно ярки в лирике Гумилева мотивы призвания и служения: нечто сверхъестественное бесповоротно меняет жизнь. Например, в Надменный, как юноша, лирик… (Чужое небо) автору является некто незваный и блеском случайных жестов превращает жизнь в хаос:
…И стал я с тех пор сумасшедшим,
Не смею вернуться в свой дом
И все говорю о пришедшем
Бесстыдным его языком.
Очевидно, так становятся поэтами. Стоит обратить внимание на черты надменного юноши, олицетворяющего поэзию. Он капризен и претенциозен, не ведает о такте, самососредоточен, но в то же время нельзя не покориться его обаянию и дерзкой игре перстнями.
Другой повторяющийся мотив осознание необходимости жертвы и неотвратимости гибели на пути конкистадора; как не случайности, но платы, части ритуала. Например, стихотворение Конквистадор, где герой, умирая, не отказывается от цели:
…А пламя клубилось
И ждал конквистадор,
Чтоб в смерти открылось
Ему Эльдорадо.
В стихотворении Заблудившийся трамвай перед нами возникает образ вихря, потустороннего трамвая, мчащего героя сквозь мир навылет, через пространство и время, жизнь и смерть. Здесь встречается все разделенное, великое и малое, торжественное и сентиментальное.
Поэт ставится выше жизни, независимо от нее. Для него стираются временные рамки, он получает понятие о некой абсолютной свободе, о наджизненной связи событий.
Но самое главное, поэт испытывает невозможную для смертного, неспособного попасть в заблудившийся трамвай, гамму чувств:
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
То есть поэзия для Гумилева самодостаточна и не требует иных оправданий своего существования. Поэт даже не понимает, как можно обходиться без этого единственно необходимого компонента бытия, без светлого рая и пути к нему. В заключение приведу первую строфу стихотворения Христос:
Он идет путем жемчужным
По садам береговым.
Люди заняты ненужным,
Люди заняты земным…
Всей своей жизнью и реальной и поэтической Н. Гумилев стремился олицетворять волевое мужское начало. В поисках неизвестного и неизведанного вела его по странам и континентам муза дальних странствий. Он погиб на взлете, еще не достигнув пушкинского возраста.
В сознании читателей поэт воспринимается обычно как великий путешественник, открыватель новых земель, либо как поэт-воин, но любовная лирика его столь же, на мой взгляд, полнокровна и тонка, хотя и находится всегда несколько в тени в сравнении с остальным его творчеством. Но чего стоит только тот факт, что признанная королева русской поэзии Анна Ахматова была его любимой, женой и матерью его детей. Он посвятил ей прекрасное стихотворение:
… Я вас люблю, забудьте сны! В молчанье
Она, чуть дрогнув, веки подняла,
И я услышал звонких лир бряцанье
И громовые клекоты орла.
Орел Сафо у белого утеса
Торжественно парил, и красота
Бестенных виноградников Лесбоса
Замкнула богохульные уста.
Мне кажется, от любовной лирики Гумилева веет некоторой первозданностью, дикой волей и страстью.
Примечательно, что любовная лирика поэта писалась им как бы с учетом того, что слова будут положены на музыку. Я ощущаю в его стихотворениях особый мелодический рисунок, близкий к романсу.
Например:
Вот я один в вечерний тихий час,
Я буду думать лишь о вас, о вас.
Возьмусь за книгу, но прочту: она,
И вновь душа пьяна и сметена.
Он широко использует в любовных стихах былинные образы и саму форму былин:
Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
Я думал забавницу,
Гадал своенравницу,
Веселую птицу-певунью.
Покликаешь морщится,
Обнимешь топорщится,
А выйдет луна затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, и хочет топиться.
Через языческие образы, как видим, передано волшебное состояние любви к женщине. Автор хорошо знает, что любовь на Руси чувство, включающее в себя стихийные силы природы. Причем у Гумилева, в отличие от Есенина например, эти силы стихии всегда грозные, недоступные воле человека. Как говорится, кого хочет казнит, кого хочет милует, любовь зачастую обладает таким же свойством.
Хочу также отметить, на мой взгляд, очень важный момент в стихах о любви этого поэта. В них нет пошлости, грубости, хоть какого-то неуважения к женщине, которыми иной раз грешат стихи иных поэтов. Герой-любовник Гумилева благородный рыцарь с мечом и розой. Он преклоняется перед женщиной. Не только не предъявляет ей претензий, но напротив доходит до самоуничижения и жертвенности. Особенно ярко эти чувства, я считаю, проявились в стихотворении Гумилева Отравленный:
Знай, я больше не буду жестоким,
Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,
Я уеду далеким, далеким,
Я не буду печальным и злым.
Мне из рая, прохладного рая,
Видны белые отсветы дня…
И мне сладко не плачь, дорогая,
Знать, что ты отравила меня.
Гумилев забросил своего героя-любовника аж на далекую звезду Венеру. В этом заложен двойной и даже тройной смысл: Венера реальная в космосе, Венера богиня любви и Венера судьба.
На Венере, ах, на Венере,
Нету смерти, терпкой и душной.
Если умирают на Венере
Превращаются в пар воздушный.
Судьба распорядилась жестоко, но она не смогла уничтожить любовь Гумилева. Знакомясь с его стихами о любви, глубже и ответственнее начинаешь относиться к этому великому и таинственному чувству.
Гумилева привлекает все необычное, экзотическое, будь то корабль Летучего Голландца, огни святого Эльма, темнокожие мулатки, берега Красного моря, владыки Судана всего не счесть. Каждое его стихотворение, словно ларец из колониальной лавки, доверху наполнено невиданными диковинками. Сначала это раздражает. Избыток пряностей притупляет вкус, и начинает казаться, что поэзия вся изошла на мишуру и блестки. Но таково свойство настоящей литературы она требует преодоления не только материи текста, но и сложившихся стереотипов восприятия. Гумилев создает новую эстетику, новую стихотворную технику. Он требует от читателя интеллектуальной работы, сотворчества, такого же мощного, равного по силе эстетического порыва. И тогда результат превосходит ожидаемое:
Сегодня я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере
Чад Изысканный бродит жираф.
Гумилев очень хорош на своих фотографиях, где косоглазие не так заметно и почти не портит красоту его лица. Вот он в Африке с ружьем, у ног убитый леопард, вот с некрасивой, но романтичной Черубиной де Габриак, с сыном, вот он фронтовой офицер, молодой, мужественный с солдатским Георгием на груди. Высшая офицерская награда. Подпись: Декабрь 1914.
Есть так много жизней достойных,Но одна лишь достойна смерть.
Лишь под пулями в рвах спокойных
Веришь в знамя Господне, твердь.
Гумилев был истинно русским поэтом. Он писал о тайном трепете души, о жизни и смерти. Он открыл читателю мир прекрасной и благородной романтики, вечную и таинственную красот) его. Стихи поэта дышат мужеством и любовью. Гумилев, несмотря на свою внешнюю недоступность, представляется мне иногда добрым и внимательным школьным учителем, который учит меня и каждого сложной науке свободы и мужества.
Прекрасно в нас влюбленное вино,
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами. Именно так поэт завлекает, захватывает, берет в плен. В этом есть что-то от африканского сафари, что-то от его опыта охотника. Оказывается, Гумилев знает какие-то захватывающие своей безграничностью тайны нашей души. Он не мешает любить иных поэтов: Мандельштама, Тарковского, Ахматову, он просто знает другое его невозможно не любить. Не мэтр был Гумилев, а мастер, скажет Марина Цветаева. И это остается правдой о нем по сию пору. Жестокость отвратительна сама по себе. Она непростительна, когда от нее погибает поэт.